У Игоря, моего соседа, был двоюродный брат. Не помню как его звали, но помню, что это было простое русское имя. Хулиган и бандит. Он был примерно моего возраста, но успел много раз отметиться в пункте милиции. Мама не знала, как с ним бороться. Он был авторитетом у себя в районе и вообще, чувствовал себя королем везде, где находился.

Я его побаивался, но мне с ним было интересно: он всегда тащил меня туда, куда я сам бы ни за что не полез. Крышы домов, сараев, гаражей, воровство яблок, заброшенные стройки, езда на велосипеде по проезжей части, рогатка со свеми вытекающими и т. д.

Когда я пошел заниматься самбо, то встретил его там же. Его поставили со мной в пару и, к моему удивлению, я оказался сильней его. Не удивительно, он нещадно курил все бычки, что находил по дороге.

Один раз мы были с Игорем у него в гостях. Он жил в доме Ильи Денисова на Кларе. Когда я пошел пописать, они мне в чай положили горчицу. Помню, как мне совсем не было обидно и мы вместе ржали, как я бегал полоскать рот холодной водой.

Как-то мы мамой были в магазине Урал. Она покупала мясо, а я стоял в стороне и играл в свои любимые пятнашки. Ко мне подошел паренек и сказал, что если я не дам ему денег, то он меня побьет (он употребил, конечно, другое выражение). Я стал от него уходить туда, где больше людей, а он стал тащить меня к выходу, говоря: «Пойдем, подеремся на плитах (плиты — это была заброшенная стройка, где дрались особо отмороженные).» В этот момент я добрался до мамы и он отстал.

На следующий день я пришел в школу и, о ужас, встретил этого парня на пороге. Он обрадовался, увидев меня, стал говорить, что теперь мне хана. Нас обступили его дружки, но тут подошел брат Игоря и сказал всем вокруг во всеуслышанье, что Родиона он знает, что Родиона трогать нельзя и что Родион, вообще-то, сильнее его самого и мы ходим с ним на самбо. Тот, что приставал, сразу испарился. Другие сделали вид, что они со мной искренне дружат. У меня наступили счастливые дни!

Через пару месяцев после этого случая, брата Игоря насмерть сбила машина. Это было большое потрясение для меня. Был человек — и нет! Я все время думал, как там теперь без него будет жить его мама и как без него буду дальше жить я, ведь меня теперь некому защитить.

Как бы сложилась его жизнь? Стал бы он бандитом или одумался? Судьба распорядилась иначе.

Я был очень послушным и покладистым дома и в школе. И любые мои попытки как-то это изменить, всегда приводили к печальным последствиям.

В нашем классе был встроенный шкаф для одежды у входа. Вся одежда в него не помещалась и поэтому одежду мы размещали на длинной вешалке в конце класса. Соответственно, шкаф был всегда пуст.

В шкафу часто прятался Илья Денисов, Андрей Харлап. Илья даже как-то пересидел там пока к нам заходила какая-то учительница. Я в шкаф залезть всегда не решался, но почему-то очень хотел. И вот однажды я на это осмелился, залез и, в следующую секунду, в класс зашла наша классная — Галина Рахимовна. Я замер. Но она почему-то сразу поняла что к чему и открыла двери. Мне, естественно, влетело.

Самое интересное, что Илью этот случай нисколько не смутил и он продолжал безнаказанно в шкаф залезать.

Думаю, что если мне сейчас поехать в Уральск, пойти в школу и залезть в этот шкаф, то меня там сразу кто-нибудь обнаружит и опять возникнет то самое неловкое положение.

У Андрея Харлапа мы проводили много времени — прогуливали уроки, играли в приставку, пробовали купленное на деньги Андрея пиво, сигареты, стреляли из шприцов в солдатиков, играли в приставку на ч/б телевизоре, отжимались и поднимали гантели.

Большое значение имело то, что его дом стоял как раз на полпути из школы домой (на пересечении улиц Фурманова и Дзержинского или по нынешнему проспекта Евразия и улицы Курмангазы): там я садился на автобус и ехал на ТЭЦ.

Однажды, когда я пришел в школу, меня обступили девочки и сказали, что на стенде на входе написано, что Галиев умер. Я пошел посмотреть. Действительно, там висели рисунки ребят разных классов и на одной была подпись «Умергалиев». Эта надпись была моей гордостью целый день.

Дома мама мне сказала, что Умер — это русское произношение казахского слова Омыр, что означает жизнь.

У нас возле школы было общежитие и возле него часто на нас смотрел странный парень. У него были большие сильные руки и весь он был такой крепкий. У него было какое-то отклонение в развитии, он не ходил в школу, всегда шатался по улице и все мы его боялись.

Однажды мы стояли около школы. Нас было человек 6-7. Этот странный парень опять стоял возле общаги и наблюдал за нами. Вдруг, он пошел к нам и ни слова не говоря, ударил кого-то по лицу. Не умело и не сильно. Потом повернулся и ушел на свой наблюдательный пункт. Постоял и опять пошел к нам. Ударил второго. Эту операцию он проделал с каждым из нас, а мы в ответ ему ничего даже не сказали, потому что было мнение, что он даже не понимает нас. К тому же было страшно.

Вступление. Однажды Илья Денисов и Андей Харлап прогуляли уроки и пришли с опозданием только на второй или третий. Чтобы их не наказали, они карандашами нарисовали Илье огромный синяк под глазом.

Итак, представьте, идет урок, дверь класса открывается:

— Можно войти?
— Входите. Илья, что с тобой? Что случилось?
— Понимаете, мы опоздали в школу, потому что меня поезд в глаз ударил.
Все засмеялись, а Илья сделал кислый вид, что его никто не понимает и мы поверили в правду происходящего! Не знаю, поверила ли учительница, но она участливо спросила:
— Ну, все целы?
— Да, только в травмпункте были все утро.
— Проходите, садитесь.
После урока все обступили Илью и стали разглядывать синяк. Он сидел гордо и наслаждался ситуацией, но видно было, что переживает, что его раскроют. Синяк получился знатный: сине-бурмалиновый с переливами и занимал весь глаз, часть щеки и носа. Я верил до последнего, что он настоящий, пока мне Андрей по секрету не рассказал, как они это провернули :). Помню, я очень удивлялся, как они так смело не побоялись всех надурить.

Я ходил в садик «Колобок». Отчетливо помню сцену знакомства с другими малышами и как мне сначала не давали большую машину с кузовом. Очень хорошо помню, как мы приходили, как мама снимала мне колготки. Помню, как мы всегда опаздывали и бежали до садика, а мама бежала дальше — на работу. Помню, как, бывало, мама задерживалась и я оставался один с воспитателем. Иногда до темноты. Гулял себе и гулял.

Один раз маме нужно было работать ночью и она договорилась, чтобы меня до поздна подержали в другом крыле детского сада. Наш сад делился на две части: в одной части были мы, а в другой — дети с отклонением в развитии и глухонемые. Мы с ними не пересекались. Так вот, меня там поразило все: и диваны вместо стульев и детский уголок с игрушечными электроплитами и кухней, и конструкторы, которые я никогда раньше не видел. Воспитатели были очень добры и время прошло незаметно. Часов в 11 или 12 ночи мама меня забрала, а я бегал и всем показывал, что это моя мама и она за мной пришла. Она принесла мне большой самолет, типа «Конкорд». Он был железный и у него был резиновый нос, который постоянно гнулся. Этот самолет хранился у меня до отъезда в Лангепас. Я его ценил, как память о той ночи. Когда мы уехали, Зоя кому-то его отдала вместе с другими моими игрушками.

Воспитателей помню смутно, но добрые теплые чувства к ним у меня остались не забыты. Одну точно звали Любовь.

Однажды я обкакался и мне было стыдно, но не поэтому, а потому что меня посадили одного возле батареи пустых горшков доделывать свои дела, а все подходили и узнавали ругала меня воспитательница или нет.

Мы по команде ложились спать. У нас было два ряда кроватей в большой светлой комнате. Не помню, чтобы я долго ворочался, но помню один случай: нас уложили, я накрылся одеялом и решил раздеться догола и поспать так. Воспитательница была где-то рядом, поэтому я начал потихоньку и как можно незаметнее снимать майку и трусы, а потом накручивать письку на палец. Но она заметила! Подошла, откинула одеяло и… тут оказалось, что не спят все! Они сразу вскочили и стали смотреть на меня и смеяться. Нас быстро утихомирили, а я лежал и думал: «Где я прокололся?»

У меня было два друга: Вова и Федя. Я их любил, рассказывал всегда про них маме. Вова был маленьким и худым, а Федя большим и толстым. Однажды у Феди стал качаться зуб. Он мне сказал по секрету, что боится его вырывать и я стал показывать как надо зуб раскачивать языком. У Феди ничего не получалось. Привязать зуб к двери не представлялось возможным и я предложил зуб Феде выбить. Он согласился и выставил челюсть вперед. Я ударил и, барабанная дробь, зуб вылетел! У Феди потекла кровь, а меня за это поставили в угол. Федя ходил рядом, переживал за меня, но боялся сказать воспитательнице тете Любе, что это он попросил. Стоя в углу я думал, как несправедлива жизнь.

С нами в группе была девочка. Кажется, звали ее Аня. Хотя может и Юля. У нее было вытянутое лицо и светлые волосы. Мы втроем в нее влюбились и решили как-то это продемонстрировать ей. Планы мы вынашивали, наверное, целую неделю и вот, случай представился: во дворе садика рабочие меняли теплосеть и раскопали яму. В нее мы и заманили предмет нашей любви. Заманить заманили, а что дальше делать — не знаем. Решили ее поцеловать. Поцеловали и отпустили. Любовь прошла.

Интересно, что про этот случай помнит мама. Она говорит, что сильно нам удивлялась (мы не скрывали своих чувств), как мы могли из всех девочек выбрать именно эту, самую, на ее взгляд, некрасивую.

Как-то Федя позвал меня в туалет со словами: «Пойдем, котлету покажу!» Действительно в плоском железном унитазе (не знаю как правильно называется эта яма с ребрами для ног и смывом веревочкой) лежала огромная «котлета». Федя, издеваясь, смачно рассказывал, как ее надо есть, а меня тошнило от его слов. После этого я Федю зауважал, что он такой сильный и какашки не боится.

В садике нами занимались: мы пели, плясали, учили стихи, водили хороводы, отмечали дни рождения, учились писать, читать и считать. Разгадывали загадки и ребусы. С мамой мы тоже всегда читали и поэтому, когда я пришел в школу, для меня было шоком, что другие ребята этого не умеют.

Отлично помню, как наши занятия плавно перетекали в обед и мы ели манную кашу. Я ел плохо и все, что не мог съесть — отдавал Феде. Он так меня выручал, потому что за несъеденную кашу нас ругали.

Во дворе детского сада, я испытал свое первое сильное потрясение:
У меня была конфетка. Карамелька. Целый день я носил ее в кармане, грел и ждал удобного случая, чтобы съесть. И вот, случай представился: ближе к вечеру мы вышли гулять. Я отошел от всех в сторонку, достал конфету и, видимо в мыслях, чтобы никто не заметил, быстро развернул, фантик положил в рот, а конфету бросил на землю. И вот лежит она, такая желанная, такая близкая, но вся в земле и песке, а мне хочется плакать аж жуть. С досады я сжевал бумажку и рот у меня потом был синий.

Возле садика стояла пятиэтажка и из нее часто выходил гулять парень-даун. Он был явно старше нас и мы его боялись, потому что он говорил совершенно непонятно. Он часто стоял и смотрел, как мы играем на террасе, просунув голову между прутьями забора. Ему хотелось к нам, но его не пускали.

Позже, когда я уже жил в Москве и учился в техникуме, я сходил в свой садик. Мы шли мимо с мамой и решили заглянуть. Воспитатели были, конечно, уже другие, но Любовь (отчество, к сожалению, не знаю), наша тетя Люба — все еще работала и мы с ней долго разговаривали и вспоминали. Она помнила мало, но случай с ямой знала и она :).

После садика, след Феди потерялся совсем, а Вову я встретил в соседней школе, обрадовался ему, но он на контакт не пошел. Так мы и не общались больше никогда.

Возле школы рабочие часто кипятили в чанах парафин. Мы подкрадывались, быстро засовывали в него руки и убегали, пока нас не поймали. Потом, уже в классе, парафин аккуратно снимался с рук и расставлялся на столе, чтобы девочки могли полюбоваться на наш героизм.

У меня хорошо получались прямые руки, пальцы и фига, но я никак не мог сдалать из руки «Во!»

Жаль, что мне не приходило в голову сохранить хоть одну такую фигурку. Все они безжалостно разламывались и терялись.

Помню то чувство, когда ты подбегаешь к чану и у тебя есть одна секунда, чтобы определить что кипит в нем: смола или парафин. Иногда было не видно из-за пара и рука опускалась наудачу. Нам везло.

У меня было два основных сна:

Я прихожу в садик, мама меня начинает раздевать и тут оказывается, что мы забыли одеть колготки и я оказываюсь голый. Мама говорит, что она опаздывает на работу, а я говорю, что в группу заходить не буду, потому что стыдно. Этот спор-кошмар продолжался бесконечно, я просыпался и лежал радостный, что это был только сон.

Я иду по тонкой веревке. Высоко! Подо мной все известные мне люди. Я боюсь упасть и иду аккуратно, но потом падаю и лечу, лечу, лечу. Скорость нарастает, а я никуда не долетаю. Лететь страшно и интересно, аж дух захватывает. Ощущение от скорости похоже на перегрузку на качелях.

Позже, уже в зрелом возрасте, я прочитал у какого-то детского психолога, что у детей до пяти лет зачастую наблюдаются именно такие сны! Почти дословно.

В Москву мы приезжали часто. Без цели, просто проведать Шуру и Марину. А потом еще и Катю. На один день, потом назад.

Интересна была дорога, вагон, верхняя полка и выглядывание в окно. В Москве мне больше всего хотелось приехать к Шуре в Орехово-Борисово, а потом сходить с ней в магазин с тележками, в которые я обязательно клал творог в целлофановых вытянутых пачках. Город меня не интересовал.

Однажды, мы сильно опаздывали на поезд. Шел дождь. Мама с вещами и со мной на руках бежала по перрону, споткнулась и, спасая меня, извернулась, упала на какое-то стекло и сильно порезала руку. Проводник помог нам войти и поезд поехал. Помню это чувство падения и как мы сидели в вагоне, а по ее поднятой руке сильно текла кровь и капала с локтя.

Все сказанное про Москву можно переложить на Саратов, заменив Москву на Анисовку, а Шуру и Катю на Нэлю и Галю (Марина совпадает 🙂 с одной лишь разницей: в Анисовке мы бывали чаще, потому что ближе и дешевле ехать. Плюс в Анисовке стоял на приколе дореволюционный паровоз, который меня интересовал и очень!